Рассказ был написан в конце 2009 года.
Дневник Иносенте Хусто Ривьеро Вилальда
12 июля 1529 года
Сегодня я стал свидетелем крайне неприятной сцены. Люди дона Рауля повздорили с дикарями, когда те отказались принести им воды. Иберо, этот мерзавец, сильно избил одного индейца и, кажется, сломал ему несколько ребер. Я пытался воззвать к их благоразумию, говорил, что мы гости дона Мануэля, но они и слушать меня не стали. Сейчас, еще раз обдумав все произошедшее, мне немного стыдно за себя: я позволил им продолжать бесчинства, стерпел оскорбления, так, словно в моих жилах течет вода, а не кастильская кровь! Что бы сказал отец, увидь он меня? Но у них было оружие, к тому же дон Рауль находится на службе Его Величества, как и я, и нам не позволительно ссориться, исполняя его волю.
Все, что мне оставалось – это рассказать о произошедшем дону Мануэлю. Как бы хуже не стало! Энкомьендерро человек добрый и отзывчивый, он тепло относиться к дикарям, в буквальном смысле опекает их, к тому же он хозяин этой земли и вряд ли потерпит подобную наглость, но Руло – королевский аделантадо… боюсь даже представить, что произойдет, если оба они не сумеют придти к компромиссу.
***
За ужином, я поведал свои сомнения сеньору Нестору Хосилису, и Тито велел мне забыть обо всем увиденном.
«Король доверил нам важное дело, Ченчо, - сказал он, откусывая кусок говядины. – Мы должны оправдать его доверие, так что оставь местные дрязги».
Это был хороший совет, и я запомнил тот момент до мельчайших деталей. Соус стекал по пышной серебристой бороде Тито, но он не замечал этого – обсосав узловатые пальцы, сеньор Хосилис занялся вином, в обилии присутствующим на столе. Мануэль смеялся в голос над какой-то шуткой прекрасной донны Имельды, слегка зардевшейся от такой реакции обычно сдержанного супруга, с улицы доносились веселые крики их детей, затеявших какую-то игру. И только Рауль был мрачнее тучи, что еще больше укрепило мои опасения.
15 июля 1529 года.
Не знаю, могу ли я писать здесь о королевском приказе. Имею ли я на это право? Не станут ли эти строки, если их прочтет хоть кто-нибудь – приговором мне? Тайна, доверенная Его Величеством, сжигает изнутри, подобно самому жаркому пламени. Это ли муки адовы или лишь жалкое их отражение в нашем бренном мире? Тито так спокоен, невозмутим – понять не могу, как ему удается сохранять ясность рассудка, зная, сколь велика опасность, угрожающая нам. Хотел бы я быть сильным как он.
Мне страшно.
Этих строк вообще не должно быть, но я пишу их, потому, что не могу больше жить с этим грузом на душе. Король оказал мне великую честь, но ведь он не знал, каков на самом деле его посланник! Особенно когда Нестор так долго нахваливал меня Его Величеству, перечислял мои несуществующие добродетели и выдуманные заслуги.
Сеньор Хосилис – близкий друг моего отца, почти брат, и он обещал пристроить меня при дворе. Разве мог я представить, что это будет несуществующий пока двор Вице-Короля в Мехико.
«Здесь же просто бескрайнее море возможностей, мальчик мой, - усмехался тогда Тито. – Кем был Кортес и кем он стал?»
Узником на гасиенде в Оахаке он стал. Забытым и брошенным. Ни за какие сокровища я не хотел бы повторить его судьбы, но если Хосилис узнает об этом, боюсь, я навсегда потеряю его уважение и покровительство. Он настоящий кабальеро, отважный, щедрый и беспощадный в гневе, а я - не иначе как выродок, предпочитающий книгу мечу…
Нет, я не могу написать волю короля, даже зная, что никто из моего окружения не умеет читать. Пусть лучше эта тайна и дальше терзает меня, нежели появиться хоть малейшая возможность, что наши намерения раскроются.
22 июля 1529 года.
Уже второй день мы не можем покинуть гасиенду. Иберо пропал, а Рауль наотрез отказался уходить без своего приспешника, и продолжает испытывать гостеприимство доброго энкомьендерро. Отношения между ними становятся все более напряженными, какая-то злоба висит в воздухе, которым все мы дышим. Вчера дон Мануэль демонстративно раздал индейцам ножи и топоры, велев пускать их в дело, если кто-либо из гостей забудет о вежливости. Конечно, Руло это не понравилось, его бандиты теперь жмутся друг к другу и проклинают Иберо последними словами. Ходят слухи, что он уже мертв, и мы только напрасно тратим время.
Хосе предложил пустить паре дикарей кровь, прежде чем уехать, но аделантадо выбил ему зуб и велел заткнуться. Их здесь только четверо, а индейцев почти полсотни. Им тоже страшно.
24 июля 1529 года.
Сеньор Хосилис теряет терпение, и я отлично понимаю его: мы должны были уже добраться до Мехико. Аудиенсия не станет слушать нелепых оправданий о пропавшем пеоне, и все мы окажемся в непростой ситуации, но и начинать путешествие без головорезов Рауля слишком опасно.
Вчера Тито сказал, что это моя вина, что из-за меня сцепились Руло и дон Мануэль, но разве я мог тогда смолчать об увиденном? Они находились в гостях у энкомьендерро и избили его человека. Их следовало наказать, хотя, конечно, смерти Иберо я не хотел.
Может он еще жив? Я буду молиться, чтобы это было так.
26 июля 1529 года.
В лесу нашли обглоданный зверьем труп Иберо. Люди узнали его по кольцу с рубином – теперь это кольцо носит Руло. Он все еще считает, что его человека убили индейцы, но не может ничего доказать.
Завтра мы уезжаем. Наконец-то.
2 августа 1529 года.
Вот мы и добрались до Мехико. Я почти неделю ничего не писал, дорога совсем вымотала меня, а на отдыхе хватало времени только поспать. Тито посмеивается надо мной, говорит, я должен привыкнуть к подобным путешествиям, даже полюбить их.
«Так делаются состояния, мальчик мой, - уверяет он. – Сидя на заднице в Мадриде останешься никем».
Порой мне и хочется остаться никем. Это все не для меня. Нет. Завтра нас примет Аудиенсия, а у меня уже поджилки трясутся. Мы прибыли тайно, по суше, в обход, хотя уже давно могли доплыть сюда на корабле. Такая конспирация лишь ради этой встречи, ведь у де Гусмана глаза и уши по всему городу. Он здесь больше власти имеет, чем король, а Тито надеется его низвергнуть.
Я все же написал это, после недели тяжких раздумий, я решил поделиться с бумагой самым сокровенным, что у меня есть – волей нашего короля. Да простит меня Господь.
Не могу так жить. Не могу!
4 августа 1529 года.
Тяжело писать. Я не хотел верить до последнего мгновения, но видел своими глазами. Все это оказалось правдой. Мы называем их дикарями, а сами способны на жестокость столь отвратительную, что я невольно задаюсь вопросом: «Как Господь может терпеть подобное?»
Нуньо Бельтран де Гусман, королевский наместник, прославленный герой, похититель женских сердец на самом деле оказался алчным подонком с руками, по локоть обагренными кровью. Он жаждет титула Вице-Короля, плетет интриги против Кортеса и истребляет всех, кто смеет встать на его пути. Члены Аудиенсии трясутся от страха, при упоминании его имени – у них, законных представителей Его Величества, нет ни сил, ни средств, чтобы остановить де Гусмана.
Я видел изуродованные тела индейцев, казненных по его приказу, пепелища деревень, чем-то не понравившихся ему, людей с вырезанными языками, знавших о нем слишком много. И я ненавижу его. Ненавижу лютой ненавистью, клокочущей в моей груди, готовой выплеснуться наружу в любой миг.
Он заплатит, Богом клянусь, заплатит за все, что совершил. Такова воля короля, и я исполню ее, чего бы мне это ни стоило.
7 августа 1529 года.
Все кончено.
Сеньор Хосилис арестован приказом наместника. Даже здесь, вдали от Мехико я слышу его крик, стоит мне только закрыть глаза. Благородный старый кабальеро сражался как лев, для того лишь, чтобы я успел бежать.
Его пытают сейчас. Боюсь представить, какие муки предстоит ему вынести – де Гусман захочет получить свидетельства вины Аудиенсии, и он их добьется даже от Тито. За три коротких дня, проведенных в городе, я вдоволь наслушался рассказов о том, сколь умелые палачи есть на службе у наместника.
Рауль, проклятый предатель! Он вызнал о нашей цели и рассказал все де Гусману. Не сомневаюсь, этот иуда получил щедрую награду, возможно даже он встанет во главе отряда, снаряжаемого для новых завоеваний.
Вот только, я еще жив! Я вернусь к Мануэлю, уверен, он поможет мне сесть на корабль до Мадрида. Король узнает, какие зверства здесь творятся. Узнает и накажет виновных.
12 августа 1529 года.
Дона Мануэля больше нет. Он был отважным и бесконечно добрым человеком, не побоявшимся бросить вызов царящей вокруг жестокости. По воле де Гусмана, его искалечили и повесили, но сначала заставили смотреть на убийство домочадцев и слуг. Все они умерли за измену королю… за то, что энкомьендерро Мануэль позволил индейцам защищаться и раздал им оружие. За то, что не дал творить бесчинства на своей земле. Такую плату потребовал Рауль у кровавого наместника.
Нескольким индейцам удалось спастись, они-то и рассказали мне обо всем случившемся здесь. Только благодаря им я еще жив. Надолго ли?
Я остался один в чужой стране, разыскиваемый людьми де Гусмана – но я буду сражаться с ним, как могу, до тех пор, пока бьется сердце, исполненное праведного гнева.
____
Энкомьендерро – опекун, землевладелец, которому поручалось следить за живущими в его владениях индейцами.
Аделантадо – первопроходец, титул предводителя конкистадоров.
Пеон – в то время пехотинец, простой воин.
Королевская Аудиенсия – правительство Испанской Мексики.
Нуньо Бельтран де Гусман (1490 – 1544) – испанский конкистадор, глава Королевской Аудиенсии, известный своей жестокостью.