Рассказ написан осенью 2010 года
Свет от электрической лампы был настолько тускл, что казалось – свечи горели бы ярче. Она то гасла, то загоралась вновь на весьма непродолжительное время. Вот вам и прогресс.
Торжество науки.
Когда-то губернатор Танкред Халлер и сам был сторонником всяческого рода новшеств, но это было давно. До череды страшных событий, навсегда отвративших этого могущественного человека с пути реформ и сделавших его яростным защитником незыблемости традиций во всех их проявлениях. А началось все с того злосчастного приказа.
«Распоряжение Имперскому Советнику Тобиасу Луажу.
Вам, как представителю власти Императора нашего, надлежит немедленно отправиться с проверкой в провинциальный город Энштад, откуда уже вторую неделю поступают тревожные письма. По сообщениям вице-губернатора Боггарда, крестьяне готовы взбунтоваться в любой момент, а этого допустить нельзя.
Посему, велю Вам тщательнейшим образом расследовать все, происходящее в Энштаде, и твердой рукой подавить любые проявления неблагонадежности подданных нашего великого государя. В распоряжение Ваше поступает две роты солдат охраны, чего будет более чем достаточно для этих нужд.
С Божьим благословением, Танкред Халлиер, губернатор Карнара».
Луаж вполне мог отказаться, и губернатор не стал бы настаивать, ведь, в конце концов, он был всего лишь советником, и в его обязанности не входило подавление мятежа в самом захолустье Империи. Но, малодушие Тобиасу было не свойственно – получив приказ, он тем же вечером отбыл на поезде в Энштад.
Спустя несколько дней Танкред получил от него послание. За прошедшие годы бумага успела пожухнуть, но текст еще читался:
«Ваше Превосходительство, милостивый Танкред Халлиер. Прошу прощения, за то, что вынужден информировать Вас о действиях своих простым письмом, но события, происходящие в Эншаде настолько чудовищны, что я боюсь сообщать о них в официальном донесении.
В городе и его окрестностях снуют разбойные банды, не признающие ни Императорского, ни Божьего закона. И все это - бывшие крестьяне, подданные Вашего Превосходительства и Его Императорского Величества, доведенные до безумия обещаниями революционеров о лучшей доле. Повсюду следы их подлой деятельности, отголоски речей агитаторов, обрывки крамольных прокламаций и брошюр. Из-за них бунтовщики жгут и разоряют дома тех, кто остался верен трону.
Ужасно жаль вице-губернатора Боггарда и его несчастную жену. Страшно умирать, зная, что твой убийца будет оправдан судом. Словами не передать, чего натерпелись его дети и домочадцы.
Со смертью вице-губернатора в городе царит полнейшее беззаконие. Полиция – это сброд, сборище мерзавцев, склонное служить революционерам и участвовать в повальных грабежах. Нескольких мне пришлось повесить. Надеюсь, Бог простит мне этот невольно взятый на душу грех, ибо смотреть далее, как они разоряют Энштад, у меня не было сил.
Суды в городе либо находятся в сговоре с преступниками, либо охвачены жутким страхом, поскольку ни одному делу, связанному с мятежом здесь не дают хода и всячески препятствуют отправлению по ним правосудия. В виду возникшей необходимости, вынужден был сместить нескольких судий и назначить новых, из числа приехавших со мной людей.
Я везде встречаю неприязнь, по отношению к себе. Присутствие мое в городе неприятно как затаившимся революционерам, так и проворовавшимся чиновникам, коие своим попустительством довели Энштад до столь плачевного состояния. Чиновники эти, помимо того, что взяточники, все сплошь либералы и сторонники реформ, подлые и низкие люди, которые, находясь под защитой Императорской власти, заботящейся обо всем и обо всех, призванной к управлению государством самой волею Божьей, пользуясь всеми благами, дарованными этой властью – стремятся к ее ограничению. Уверен, уже скоро найдутся неопровержимые свидетельства их причастности ко многим беспорядкам.
Более того, помимо общей холодности приема, я чувствую – за мною началась охота. Впрочем, намерения мои остаются прежними, и никакими угрозами не поколебать моей решимости: Энштад я покину лишь тогда, когда с корнем вырву все ростки неповиновения государю, и устраню причины, приведшие к такому бедственному положению дел.
Прошу вас молиться за меня и успех моего предприятия.
Ваш преданный слуга, Имперский Советник Тобиас Луаж».
О том, насколько сложную и кропотливую работу проделал Луаж, даже губернатор мог только догадываться. Менее чем за месяц все были подавлены все крупные очаги мятежей, выявлены и отправлены в Карнар для суда их зачинщики, смещены с важных постов нечистые на руку чиновники. И все это описано лишь в одном коротком, писанном в спешке, письме. А затем пришла телеграмма.
«Его Првсхд. губ. Халлиеру. Сего дня в девять часов утра на вокзале Энштада был застрелен пятью выстр. в упор Имп. Сов. Тобиас Луаж. Убийца задерж».
Телеграмму эту губернатор скрепкой присоединил к посмертному письму советника. Ни орденов, ни наград, ни благодарности за тяжкий труд, вместо этого – пять пуль. Уже позже, в подробном отчете Танкред узнал, что пули эти были разрывные и отравленные, что бедный Тобиас промучился целых пятнадцать дней, прежде чем Господь забрал его душу, а его убийца – юная гимназистка! – пыталась покончить с собой прямо на месте преступления. Ее успели остановить и теперь допрашивали.
Но целых пять выстрелов. В упор! Куда смотрела охрана? Почему не смогли уберечь жизнь человека, на которого открыто готовилось покушение? Опять попустительство полицейских чинов – или злой умысел?! Губернатор распорядился всех, ответственных за охрану Луажа в тот злополучный день, лишить чинов и наград, а так же уволить со службы.
Впрочем, этого ему было мало – он потребовал перенести слушание по убийству Имперского Советника из Энштада в Карнар, и собирался лично присутствовать на суде. Пусть ходили слухи, что перед смертью Тобиас простил девчонку. Танкред не простил. И не мог простить, потому что это убийство не только лишило его близкого друга, но и было плевком в лицо самому Императору и тем незыблемым основам, на которых держалась власть в стране.
К тем бумагам, что губернатор хранил в память о Тобиасе Луаже, была приложена выдержка из судебного заседания. Речь обвиняемой – не вся, а лишь та ее часть, что более всего возмутила Танкреда Халлиера.
«Тобиас Луаж – это ядовитая гадина, которая отравляла сотни и тысячи жизней. Кровавое чудовище, беспощадный имперский палач, погубивших самых лучших, самых отважных и самых сознательных людей. Он – исчадие ада, осквернявшее воздух нашей Родины самим своим существованием, и остановить его бесчинства могла только смерть. Я казнила жестокого убийцу, и испытываю по этому поводу лишь радость и облегчение, поскольку деяние это полностью соответствовало убеждениям моей совести…»
Кто убийца? Луаж? Любящий муж и отец троих детей. Кто кровавое чудовище? Имперский Советник, адвокат по образованию, добрейший и преданнейший человек из всех, кого знал Халлиер.
Губернатор едва сдерживал себя тогда, на заседании, от злости, переполнявшей его душу. Но еще больше разъярило его отношение присяжных заседателей, растроганных речью обвиняемой и явно испытывавших к ней симпатию. Через доверенного человека, Халлиер узнал, что эти мерзавцы склонялись к оправдательному приговору, и, воспользовавшись губернаторскими полномочиями, выгнал их всех вон прямо во время заседания, а дело передал военному суду. Спустя два дня девушку приговорили к смерти за покушение на чиновника при исполнении служебных обязанностей и подрыв государственных устоев.
Танкред Халлиер знал, что за это его тоже назовут убийцей. Палачом кровавого режима и душителем свободы. Знал, что за ним тоже начнут охоту. Только смерти он не боялся, и готов был принять ее, отстаивая то, во что верил – незыблемость власти и трона. Потому, как любые изменения, любые послабления, любые реформы, сколь бы заманчивыми они не казались, всегда вели лишь к смуте и мятежам. А значит, следовало любыми средствами препятствовать распространению свободомыслия и революционных идей в стране.
И лампу эту проклятую тоже надо бы приказать убрать. Канделябр здесь был бы больше к месту.
_____
* Закон талиона — принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением.
Свет от электрической лампы был настолько тускл, что казалось – свечи горели бы ярче. Она то гасла, то загоралась вновь на весьма непродолжительное время. Вот вам и прогресс.
Торжество науки.
Когда-то губернатор Танкред Халлер и сам был сторонником всяческого рода новшеств, но это было давно. До череды страшных событий, навсегда отвративших этого могущественного человека с пути реформ и сделавших его яростным защитником незыблемости традиций во всех их проявлениях. А началось все с того злосчастного приказа.
«Распоряжение Имперскому Советнику Тобиасу Луажу.
Вам, как представителю власти Императора нашего, надлежит немедленно отправиться с проверкой в провинциальный город Энштад, откуда уже вторую неделю поступают тревожные письма. По сообщениям вице-губернатора Боггарда, крестьяне готовы взбунтоваться в любой момент, а этого допустить нельзя.
Посему, велю Вам тщательнейшим образом расследовать все, происходящее в Энштаде, и твердой рукой подавить любые проявления неблагонадежности подданных нашего великого государя. В распоряжение Ваше поступает две роты солдат охраны, чего будет более чем достаточно для этих нужд.
С Божьим благословением, Танкред Халлиер, губернатор Карнара».
Луаж вполне мог отказаться, и губернатор не стал бы настаивать, ведь, в конце концов, он был всего лишь советником, и в его обязанности не входило подавление мятежа в самом захолустье Империи. Но, малодушие Тобиасу было не свойственно – получив приказ, он тем же вечером отбыл на поезде в Энштад.
Спустя несколько дней Танкред получил от него послание. За прошедшие годы бумага успела пожухнуть, но текст еще читался:
«Ваше Превосходительство, милостивый Танкред Халлиер. Прошу прощения, за то, что вынужден информировать Вас о действиях своих простым письмом, но события, происходящие в Эншаде настолько чудовищны, что я боюсь сообщать о них в официальном донесении.
В городе и его окрестностях снуют разбойные банды, не признающие ни Императорского, ни Божьего закона. И все это - бывшие крестьяне, подданные Вашего Превосходительства и Его Императорского Величества, доведенные до безумия обещаниями революционеров о лучшей доле. Повсюду следы их подлой деятельности, отголоски речей агитаторов, обрывки крамольных прокламаций и брошюр. Из-за них бунтовщики жгут и разоряют дома тех, кто остался верен трону.
Ужасно жаль вице-губернатора Боггарда и его несчастную жену. Страшно умирать, зная, что твой убийца будет оправдан судом. Словами не передать, чего натерпелись его дети и домочадцы.
Со смертью вице-губернатора в городе царит полнейшее беззаконие. Полиция – это сброд, сборище мерзавцев, склонное служить революционерам и участвовать в повальных грабежах. Нескольких мне пришлось повесить. Надеюсь, Бог простит мне этот невольно взятый на душу грех, ибо смотреть далее, как они разоряют Энштад, у меня не было сил.
Суды в городе либо находятся в сговоре с преступниками, либо охвачены жутким страхом, поскольку ни одному делу, связанному с мятежом здесь не дают хода и всячески препятствуют отправлению по ним правосудия. В виду возникшей необходимости, вынужден был сместить нескольких судий и назначить новых, из числа приехавших со мной людей.
Я везде встречаю неприязнь, по отношению к себе. Присутствие мое в городе неприятно как затаившимся революционерам, так и проворовавшимся чиновникам, коие своим попустительством довели Энштад до столь плачевного состояния. Чиновники эти, помимо того, что взяточники, все сплошь либералы и сторонники реформ, подлые и низкие люди, которые, находясь под защитой Императорской власти, заботящейся обо всем и обо всех, призванной к управлению государством самой волею Божьей, пользуясь всеми благами, дарованными этой властью – стремятся к ее ограничению. Уверен, уже скоро найдутся неопровержимые свидетельства их причастности ко многим беспорядкам.
Более того, помимо общей холодности приема, я чувствую – за мною началась охота. Впрочем, намерения мои остаются прежними, и никакими угрозами не поколебать моей решимости: Энштад я покину лишь тогда, когда с корнем вырву все ростки неповиновения государю, и устраню причины, приведшие к такому бедственному положению дел.
Прошу вас молиться за меня и успех моего предприятия.
Ваш преданный слуга, Имперский Советник Тобиас Луаж».
О том, насколько сложную и кропотливую работу проделал Луаж, даже губернатор мог только догадываться. Менее чем за месяц все были подавлены все крупные очаги мятежей, выявлены и отправлены в Карнар для суда их зачинщики, смещены с важных постов нечистые на руку чиновники. И все это описано лишь в одном коротком, писанном в спешке, письме. А затем пришла телеграмма.
«Его Првсхд. губ. Халлиеру. Сего дня в девять часов утра на вокзале Энштада был застрелен пятью выстр. в упор Имп. Сов. Тобиас Луаж. Убийца задерж».
Телеграмму эту губернатор скрепкой присоединил к посмертному письму советника. Ни орденов, ни наград, ни благодарности за тяжкий труд, вместо этого – пять пуль. Уже позже, в подробном отчете Танкред узнал, что пули эти были разрывные и отравленные, что бедный Тобиас промучился целых пятнадцать дней, прежде чем Господь забрал его душу, а его убийца – юная гимназистка! – пыталась покончить с собой прямо на месте преступления. Ее успели остановить и теперь допрашивали.
Но целых пять выстрелов. В упор! Куда смотрела охрана? Почему не смогли уберечь жизнь человека, на которого открыто готовилось покушение? Опять попустительство полицейских чинов – или злой умысел?! Губернатор распорядился всех, ответственных за охрану Луажа в тот злополучный день, лишить чинов и наград, а так же уволить со службы.
Впрочем, этого ему было мало – он потребовал перенести слушание по убийству Имперского Советника из Энштада в Карнар, и собирался лично присутствовать на суде. Пусть ходили слухи, что перед смертью Тобиас простил девчонку. Танкред не простил. И не мог простить, потому что это убийство не только лишило его близкого друга, но и было плевком в лицо самому Императору и тем незыблемым основам, на которых держалась власть в стране.
К тем бумагам, что губернатор хранил в память о Тобиасе Луаже, была приложена выдержка из судебного заседания. Речь обвиняемой – не вся, а лишь та ее часть, что более всего возмутила Танкреда Халлиера.
«Тобиас Луаж – это ядовитая гадина, которая отравляла сотни и тысячи жизней. Кровавое чудовище, беспощадный имперский палач, погубивших самых лучших, самых отважных и самых сознательных людей. Он – исчадие ада, осквернявшее воздух нашей Родины самим своим существованием, и остановить его бесчинства могла только смерть. Я казнила жестокого убийцу, и испытываю по этому поводу лишь радость и облегчение, поскольку деяние это полностью соответствовало убеждениям моей совести…»
Кто убийца? Луаж? Любящий муж и отец троих детей. Кто кровавое чудовище? Имперский Советник, адвокат по образованию, добрейший и преданнейший человек из всех, кого знал Халлиер.
Губернатор едва сдерживал себя тогда, на заседании, от злости, переполнявшей его душу. Но еще больше разъярило его отношение присяжных заседателей, растроганных речью обвиняемой и явно испытывавших к ней симпатию. Через доверенного человека, Халлиер узнал, что эти мерзавцы склонялись к оправдательному приговору, и, воспользовавшись губернаторскими полномочиями, выгнал их всех вон прямо во время заседания, а дело передал военному суду. Спустя два дня девушку приговорили к смерти за покушение на чиновника при исполнении служебных обязанностей и подрыв государственных устоев.
Танкред Халлиер знал, что за это его тоже назовут убийцей. Палачом кровавого режима и душителем свободы. Знал, что за ним тоже начнут охоту. Только смерти он не боялся, и готов был принять ее, отстаивая то, во что верил – незыблемость власти и трона. Потому, как любые изменения, любые послабления, любые реформы, сколь бы заманчивыми они не казались, всегда вели лишь к смуте и мятежам. А значит, следовало любыми средствами препятствовать распространению свободомыслия и революционных идей в стране.
И лампу эту проклятую тоже надо бы приказать убрать. Канделябр здесь был бы больше к месту.
_____
* Закон талиона — принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением.